белый, особенно русский, рэп - о том, что всё так хуёво, но похуй, ибо будет лучше, прорвёмся.

чёрный - о том, как всё заебись, прорвались, наворовались, и похуй на всё, что хуёво.

чёрный блестит гламурным пафосом и лоском, холёным блеском. белый как-то живее, хоть и грязный, чёрно-белый. зато честный.

и я не расист.

так, наблюдение.

так плохо, что аж хорошо.

а мой старший кошак о5 по-ходу беременный.

а мелкую Котю закрыла в тубзике, ибо заебала срать где попало.

а мать о5 в палдиски на весь день.

а я хочу ништяк.

а ещё спать.

а ещё всё.

нагло с3,14здил у Идея



Мне нужен сильный мужчина.

Мне нужен настолько сильный мужчина, который не будет спрашивать: «Тебе не холодно?», а просто заботливо накинет мне на плечи свой пиджак…

Мне нужен настолько сильный мужчина, к которому можно будет забраться на колени и без объяснений уткнуться лицом в сильную грудь и плакать, при этом, чувствуя, как сильно бьется его сильное сердце, и его сильные руки сильно обнимают меня.

Мне нужен настолько сильный мужчина, который найдет в себе силы всегда быть рядом и не только на словах…

Мне нужен настолько сильный мужчина, которому ничего не надо доказывать, которого можно было бы любить просто за то, что он такой сильный…

Мне нужен настолько сильный мужчина, которому можно было бы доверять во всем и не бояться, что его сила вдруг испариться…

Мне нужен настолько сильный мужчина, чтобы я могла спокойно засыпать на его сильном плече и слышать сквозь сон, как его сильный голос шепчет: «Спи, малыш. Я рядом. Я не сплю. Я охраняю твой сон»…

Мне нужен настолько сильный мужчина, который ради меня будет готов на все самые сильные поступки… Мне нужен сильный мужчина. Мне нужен настолько сильный мужчина, который на восхищенные вопросы друзей: «Кто это?», будет сильно отвечать: «Это моя любимая»…

Мне нужен настолько сильный мужчина, о котором хотелось бы заботиться, которому хотелось бы отдаваться полностью, без остатка, навсегда…

Мне нужен настолько сильный мужчина, на которого можно часами смотреть влюбленными глазами, гладить по волосам, целовать…

Мне нужен настолько сильный мужчина, который сможет принять и защитить всю мою слабость… Мне нужна гора. Я буду любить эту МОЮ гору, ухаживать за ней, поливать цветы, целовать их лепестки. Я буду любить эту МОЮ гору… Нежиться в ароматах цветов, засыпать и просыпаться на ней… Я буду счастлива, потому что у меня будет МОЯ любимая гора… Мне будет надежно и спокойно на ней… Я буду любить эту МОЮ гору...

небо пахнет керосином.

В этот раз нас у мамы было четверо. Я, моя сестричка и двое моих братьев. Я родился третьим, за мной – мой младший братик. Но только мы с сестрёнкой остались живы.

Я помню, что, когда я родился, то не мог открыть глаза. Я вообще тогда не подозревал, что это возможно. Но я всегда чувствовал рядом маму – такую большую и тёплую. Мы родились зимой, в холодном подвале, и мама всегда согревала нас, укутывая в свою пышную мягкую шерсть.

А потом я вдруг почувствовал, что вижу. Что-то яркое пробивалось между моих маленьких, едва раскрывшихся век. Это был первый раз, когда я увидел свет.

Вскоре я уже смотрел на мир большими круглыми глазами. Я лез везде, хотел всё узнать, всё исследовать, чем доставлял немало хлопот моей несчастной маме. Сестрёнка была спокойней, жалась ближе к теплу, и далеко от нашей коробки не отходила.

Сначала мама кормила нас молоком. Мне очень нравилось прятать носик в её шерсть и, нажимая на её мягкое пузо, добывать сладкую сытную жидкость. Я тогда не понимал ещё, что, выпуская когти, делаю маме больно, а она героически терпела эти выходки.

Потом мама стала учить нас добывать себе пищу самим. Мы ловили мышей, которых было море в нашем подвале. Сестре это удавалось лучше, а мне постоянно мешали посторонние вещи. Ну, ещё бы! Кто же будет терпеть эту наглую муху, что, противно жужжа, садилась на хвост?!

В один прекрасный день мама показала нам дыру, в которую часто уходила и через которую возвращалась, неизменно принося с собой что-нибудь вкусненькое – то очистку колбасы, то рыбью требуху, а то и целую сосиску! Через дыру бил яркий свет и резал глаза, но я героически вылез наружу. Моим ещё таким слабым глазкам открылся огромный мир с зелёной травой и голубыми небесами; с деревьями, чьи листья так убаюкивающе шелестят на ветру и которые, когда те падают, так весело ловить на лету. А ещё там были Эти. Они были очень большие, ходили на двух ногах, и шерсть у них была только на макушках. Эти мне сразу понравились, особенно их детёныши. Они были такие милые и весёлые! Когда они увидели меня с сестрёнкой, то так обрадовались! Они засмеялись и побежали к нам. Но моя сестрёнка испугалась и спряталась обратно в подвал, а я героически пошёл к ним на встречу, неумело передвигая слабые лапки.

Детёныши Этих схватили меня на руки и оторвали от земли. Стали прижимать к себе, гладить и чесать за ухом. Тогда я впервые замурлыкал! Я слышал, как так мурлыкала мама, но у меня никогда не получалось. Я скорее сипел, чем мурлыкал, а мама тогда умиленно щурилась.

Эти, крепко держа меня на руках, куда-то побежали, унося меня всё дальше и дальше от дыры в наш подвал, откуда нам вслед смотрели удивлённые глаза сестры и полные боли и ужаса глаза матери. Тогда я последний раз увидел маму.

Эти принесли меня в какой-то незнакомый двор и, посадив на высокий пень, куда-то убежали. Сидеть на пне мне быстро надоело, и я попытался спуститься. Но я ещё плохо умел ходить, а лазить не умел совсем, поэтому кубарем свалился с пня, больно ударившись ухом.

Эти вернулись. С ними пришли и более взрослые Эти. Детёныши тыкали в меня пальцем, заискивающе смотрели на старших и что-то быстро говорили. А я смотрел вверх, в глаза Этих, и липкий страх закрадывался в мою маленькую чистую душу, как когда-то мама подкрадывалась к беззащитной мыши.

Я видел, как Эти отправили своих детёнышей в их подвалы, входы в которые были намного больше и то открывались, то закрывались чем-то большим и, кажется, холодным. А потом…

Кто-то из Этих грубо схватил меня за шею и сжал так сильно, что что-то хрустнуло и стало трудно дышать. Я барахтался в воздухе и пытался позвать маму, но не мог выдавить из себя ни звука. А потом меня посадили во что-то тёмное, из грубой материи, в которой путались мои неокрепшие когти, и кто-то как будто отрезал от меня солнце. Тогда я последний раз видел свет.

Потом меня куда-то несли. Я трясся в мешке, царапал его, выдирая из лапок неокрепшие коготки и выворачивая суставы. Мне было так страшно, как не было никогда. Я пронзительно кричал, плакал и звал маму. Но мама не пришла.

Я почувствовал, что куда-то лечу. Потом удар обо что-то твёрдое, но не о землю. И что-то мокрое начало стремительно заполнять мешок. Сначала я думал, что это кровь, что била из ран от выдранных с корнем когтей. Но через мгновение я понял, что это вода. Она забивалась в нос и горло, не давала дышать, заполняла мои маленькие лёгкие и безжалостно рвала их на куски. Я больше не мог плакать. Я больше не мог звать маму.

Тогда я в последний раз был жив.

мечты о счастье, несовместимые с жизнью.

непреодолимое желание лечь и сдохнутьнахуй уснуть.

а хуй там.

я не хочу встретить свою судьбу.

я не хочу встречать свою судьбу там.

я больше не хочу встречать нигде свою судьбу.

когда я уже нашла свою судьбу.

злые пески пустыни сожрали мою полянку.